Кукла, марионетка, вечный мальчик… Его предельно высокий, рвущийся наверх голос, в Чехии знают все. Про Гурвинека здесь выпускают книги и слушают аудиозаписи спектаклей, снимают новые и пересматривают старые мультфильмы. А в Праге есть даже «личный» театр «Спейбла и Гурвинека»! Одним словом, Гурвинек — серьезное культурное явление.
Гурвинек — плод великой юмористической культуры Чехии ХХ века. Один из вечных образов наряду с Цимрманом и Швейком. Гурвинек появился в 20‑е годы (почти синхронно с бравым солдатом) в эпоху раскрепощения чешского искусства и национального сознания после обретения долгожданной независимости в 1918 году. Гурвинек постоянно меняется, принимает исторические вызовы, не знает усталости и никогда не унывает.
Гурвинека придумал в 1926 году кукловод Густав Носек. Но изначально его дядя, резчик по дереву Карел Носек, сделал марионетку другого персонажа — Йозефа Спейбла, впоследствии ставшего отцом деревянного сорванца. Гурвинек на него очень похож: оба лопоухие, долговязые и с выпученными, вечно удивляющимися глазами. На первых порах Гурвинека даже называли «Спейблик» (то есть маленький Спейбл). Этимология имени Гурвинек не до конца ясна, но звучит оно эффектно, а главное запоминается.
Знаменитый актер и режиссёр Йозеф Скупа, давший феномену Гурвинека полноценную художественную жизнь, рассматривал Спейбла исключительно как карикатурного персонажа, пародию на успокоившегося обывателя. Есть версия, что корень «бейбл» на сленге 20‑х лет прошлого века означал «глупый». Но с «рождением» потомка в 1926 году характер мужчины-марионетки усложнился, стал более пластичным. Не поспевающий за темпом жизни энергичного сына-почемучки, Спейбл иногда вызывает жалость. Сутулый, в нелепом старомодном костюме, он кажется постоянно уставшим человеком.
Поначалу Скупа выступал со своими куклами в различных кабаре, а в 1930‑м открыл театр «Спейбла и Гурвинека» в городе Пльзень – это был первый в мире профессиональный кукольный театр. В 1944‑м, на излете войны, нацисты его закрыли (зачем‑то при этом изъяв почти всех кукол), а Скупу отправили в тюрьму. Там он, кстати, не предался унынию, а разыгрывал сценки про Спейбла и Гурвинека для сокамерников. К счастью, война вскоре закончилась и Скупа оказался на свободе, а в 1945‑м театр «воскрес» в Праге, где и существует по сей день.
Важно отметить, что в театре сохраняют традицию, согласно которой роли Спейбла и Гурвинека исполняет один и тот же человек. Непростая задача для актера, так виртуозно менять голоса и темпераменты под силу только большому артисту. Подобная артистическая универсальность восхищает! Роли Манички и пани Катержины тоже, как правило, исполняет одна актриса.
Исполнители (хоть и нечасто) меняются, привнося что‑то свое, но акустический канон неизменен. Голос Спейбла глубокий, низкий, медлительный и тягучий. У Гурвинека, напротив, задорный, с подростковой высоковатой надтреснутостью. Спейбл любит сидеть с газетой и учить сына уму‑разуму, но нередко не может ответить на его сложные и нетривиальные вопросы. Они как будто две части одного человека, а может — и целой страны. Спейбл тянет за собой шлейф старой Чехии, ментально застрявшей в периоде до провозглашения независимости 1918‑ого года; Гурвинек олицетворяет новую, просыпающуюся страну, устремленную в будущее и не помнящую угнетения. Периодически Спейбл обращается к сыну на немецкий манер — Гурвайз. Возможно, это отсыл ко времени, когда немецкий язык был частью повседневной жизни чешского человека. Гурвинек болезненно свободолюбив и не терпит авторитаризма. Он хочет совершать свои глупости, а не тиражировать чужие.
Можно сказать, что «Гурвинек» породил в Чехии целое театральное направление, школу. Актеры посвящают постижению образа (образов) всю творческую жизнь. Чем‑то ситуация сходна с гениальным спектаклем итальянца Джорджо Стрелера «Арлекин, слуга двух господ». Спектакль великого итальянского режиссера — уже давно больше, чем просто театральное представление, это целая сценическая философия. Да и актеры в «Арлекине» тоже меняются редко, всю жизнь с наслаждением играют персонажей комедии дель арте (Арлекина, Бригеллу, Панталоне, Доктора, Коломбину и т.д.) Исполнители и в «Арлекине», и в «Гурвинеке» получают гурманское удовольствия от хорошо знакомого материала, от минимальных интерпретационных колебаний.
В чешском языке есть ироничное выражение: «Он (она) имеет об этом такое же представление, как Гурвинек о войне». То есть, наивное, инфантильное, предельно удаленное от реальности (в оригинале: «Představuje si to jako Hurvínek válku»). Однако настоящий Гурвинек о войне кое‑что знает. Да еще как знает! В уже упомянутой сценке «Ужовки» Спейбл припоминает жизнь в концентрационном лагере, чудовищные вещи, которыми их там кормили. Именно поэтому Спейбл так причитает по поводу пресловутых змей; подобный выбор еды сына кажется ему кощунством. Эта трагическая краска придаёт фигурам Гурвинека и Спейбла совершенно иной масштаб. ХХ век перемолол их. Может быть, препираясь друг с другом, они таким причудливым способом изживают и проговаривают свои страшные травмы? Кто знает.
У Гурвинека есть настоящий трагический, отнюдь не детский опыт. Хочется верить, что юные почитатели Гурвинека, живущие в совершенно другие времена, о войне не будут иметь ни малейшего представления. Никогда.
Пётр Воротынцев
…