Чехи надеются, что членство в гигантском и экономически мощном Евросоюзе принесет им вожделенные процветание и покой, о которых мечтали, по меньшей мере, 75 поколений их предков. Правы ли они – покажет время.
В „золотом полумиллиарде“
Мы живем в мире стереотипов. Вот один из них. Подобно тому, как в России очень многие, тайно или явно, жаждут жить в Москве (или, на худо конец, в Санкт-Петербурге), в немалой части мира сегодня подавляющее большинство хочет обосноваться в относительно благополучной и мирной Европе. В Средиземном море регулярно тонут корабли с африканскими и азиатскими беженцами, желающими достичь вожделенного берега Италии или хотя бы Мальты… Если представить, что число людей, живущих сегодня относительно неплохо на этой планете, равно тому самому „золотому миллиарду“, то не менее половины этого миллиарда обосновалось в Старом Свете. Это весьма неплохой показатель, особенно если учесть, что еще 65 лет назад этот во всех отношениях приятный континент большей частью представлял собой результат тактики выжженной земли. И казалось, что нормальная жизнь в эти уничтоженные второй мировой войной края вернется очень нескоро. Но времена изменились. Вернулась та Европа, которая тысячелетиями играла огромную культурно-цивилизационную роль и задавала тон развитию на планете. По крайней мере, так всегда казалось самим европейцам.
Люди Иафета, или Старожилы здешних мест
Чехи изначально проявляли желание жить и работать в Европе. Причем, если можно, в наиболее благоустроенной ее части. Конечно, когда славяне в первой половине 1-го тысячелетия нашей эры только начинали определяться, какое их племя где будет расквартировано, было нелегко понять, куда лучше всего податься. Однако выбор был, как ни крути, невелик. Славяне VI—VII веков жили на территории Центральной и Восточной Европы, простиравшейся от рек Эльбы и Одера на западе, через бассейн Вислы, до верховьев Днестра и среднего течения Днепра на востоке. Все, что было до этого момента, окутано мраком неясностей. Откуда чехи и остальные славяне взялись, как заговорили на своих языках, — ученые могут только предполагать. Им ведь атеистическое мышление не позволяет сказать, например, что, возможно, в стародавние времена все было примерно так, как рассказывает Священное Писание, и Ноевы сыновья поделили между собою мир, в котором Иафету достались север и запад, Симу – восток, а Хаму – юг. И только потом от одного из 72 Иафетовых языков произошли славяне, а от славян – чехи. Которых Праотец Чех собрал и совершенно конкретно отвел на место, где велел плодиться, размножаться и обустраиваться, потому что в недалеком будущем здесь будут культура и цивилизация. Исполнительные и послушные „проточехи“ вняли словам Праотца и принялись обосновываться в уютной котловине всерьез и надолго, застолбляя потомкам место под теплым европейским солнцем и право на участие в разных любопытных проектах.
Европа слезам не верит
Став самым западным форпостом славян в Европе, отвоевав маленький, но лакомый кусочек здешних территорий, малочисленные чехи гораздо раньше, чем славяне восточные, начали познавать сложные принципы и философию тесной европейской жизни. Как на практике применить умные тезисы про то, чтоб „в тесноте, да не в обиде“ или „не числом, а уменьем“, — всему этому хитрому искусству чехов учил континент, который в те далекие времена был не так, чтоб уж слишком гостеприимен, а скорее — суров и бескомпромиссно-жесток.
Чтобы сохраниться, чехам приходилось уже на ранней стадии истории учиться лавировать, заключать сложные союзы с другими племенами, дабы достойно противостоять агрессорам и выходить из борьбы не только живыми и невредимыми, но и, по возможности, более сильными и обогащенными полезным опытом. Это была жесткая школа национального выживания в экстремальных условиях. Те, кто „разинул варежку“, канули в небытие истории. Чехи с их уникальной приспособляемостью оказались жизнеспособнее, чем, скажем, славянские племена, проживавшие на территории сегодняшней Восточной Германии – в Мекленбурге и Померании. Все они проявили приниципиальное свободолюбие, за которое экзистенциально поплатились, будучи либо безжалостно истреблены, либо поглощены и германизированы.
Древо с пышной кроной
Разумеется, сложно было бы предположить, что в те суровые времена, когда постепенно, в крови, слезах и поте, формировались контуры сегодняшних европейских государств, могли возникать идеи о будущем идеальном и справедливом устроении жизни на континенте, когда права малых и слабых были бы защищены перед лицом непомерных аппетитов больших и сильных. Речь могла лишь идти о том, чтобы найти выгодного покровителя, который бы удовлетворился более-менее щадящими отношениями с вассалом. Исторически сложилось, что поиск подобных сюзеренов велся в основном на западе, а не на востоке континента. Напротив, именно с востока чехам на ранних стадиях государственности грозила наибольшая опасность (например, аварские набеги 7-го века, венгерские вылазки или татаро-монгольское нашествие в веке 11-м). На западе же Европы постоянно (особенно начиная с 8-9-го веков и деятельности Карла Великого) делались попытки консолидировать в одно могучее целое земли и государства, взошедшие из культурно-цивилизационных посевов Римской империи.
В конце концов, знамя римских императоров подхватили немецкие короли. Альтернативы их способности к государственной организации и созданию мощной наднациональной империи в средневековой Центральной Европе не было. В начале прошлого тысячелетия именно их усилиями здесь было выращено уникальное „дерево“ Священной Римской империи немецкого народа. „Дерево“ — не символ. Посмотрев на карту этой империи эпохи ее расцвета (11-12-й века), увидим контуры, очень напоминающие дерево: корнями и стволом уходящее в Апеннинский полуостров, макушкой на севере достающее до Дании, с запада „обдуваемое“ ветрами французскими, а с востока – польскими, венгерскими да хорватскими. Лишь одна ветвь „на дубе том“ была славянской – чешская.
Равнение на Запад
Нельзя сказать, чтобы нахождение Чехии в составе Священной Римской империи было идеальным решением общественных и государственных проблем страны. Но идеальных решений в реальной жизни, наверное, не бывает. Не следует думать, что чешская элита в средние века спала и видела, как бы поскорее оказаться под командованием какой-нибудь более крупной и сильной иноземной элиты. „Сливки общества“ (в данном случае – высшая аристократия) всегда желают управлять народом с максимальной степенью самостоятельности, выжимая из него наибольшее количество пользы для себя. Но такую „роскошь“ могли себе позволить в Европе того времени лишь немногие. Чехи в их число не входили никогда.
Интересный, хотя и чисто теоретический вопрос, поставленный славянофилами: почему чехи в решающем 11-м веке, когда на востоке возвышалась Киевская Русь Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, потянулись все же к немцам, католичеству и Западу, а не к „нашим“? Скорее всего, для этого и предпосылок реальных не было. Кроме славянского родства, никаких более-менее сильных нитей притяжения к Киеву с его весьма туманными перспективами, отдаляющимся от Чехии православием и, как тут ни крути, более низким (или, в лучшем случае, равным) уровнем культуры не существовало. Запад был далеко не идеален, но альтернативы ему (с его богатейшими государственно-организационными, культурными и духовными традициями) для Чехии не существовало. Ее великие князья Пршемысловичи вскочили в „последний поезд на Рим“, полные надежд, с которыми всякий молодой и честолюбивый провинциал стремится попасть в мегаполис.
…