О том, что именно мешает плохим танцорам достигать хореографических высот, тонкие знатоки русской простонародной фразеологии хорошо наслышаны. Но вот что не даёт чешским экономически активным гражданам догнать и перегнать своих сверстников, проживающих в развитых капиталистических странах Запада, по линии эффективности и производительности труда, да и так ли уж велико это отставание, и стоит ли кого-то вообще догонять, — тут мнения часто расходятся. Идеологическая межа проходит по черте, разделяющей тех, кто считает, что нужно для начала вбить осиновый кол в тело «коммунистического вурдалака», 40 лет отравлявшего сознание чешских граждан россказнями о социалистическом равенстве-братстве и в результате накрепко заразившего местную публику бациллами лени, иждивенчества, безответственности и уравниловки, — и тех, кто так отнюдь не считает, полагая, что народная пословица про «золотые чешские ручки», безотказные и не чурающиеся никакой работы, была актуальна в любые времена, включая недавнее социалистическое прошлое. В связи с этим затянувшимся спором, отчасти отдающим старинной славянской склонностью утопить соль вопроса в беспредметно-обильном словоизлиянии, в чешских СМИ то и дело возникают баталии, в пылу которых без конца льётся чернильная кровь струйных и лазерных принтеров. Но как же на самом деле в исторической ретроспективе и с прицелом на обозримое будущее выглядит чешское трудолюбие, а также трудоёмкость и трудозатратность здешних народнохозяйственных потуг? На что на самом деле способны пресловутые чешские «золотые ручки»? Так ли уж сильно развратило их ставшее притчей во языцех «социалистическое лентяйство»? Попробуем разобраться.

«А пусть работает железная пила…»

Если верить критикам социалистического эксперимента 1948-89 годов в Чехословакии, то выходит, что до его начала местный «пипл» трудился в ритме неутомимой мышки, со скоростью звука взбивающей ком масла в кувшине с молоком. Мол, был мощный стимул, товарно-денежные капиталистические отношения без устали запускали динамо человеческой творческой изобретательности, стремления жить лучше и веселее, — и народ потому работал не за страх, а за совесть. «Папы карло» Центральной Европы были изначально «заточены» под неутомимое исполнение указаний начальства ещё под бдительным и чутким руководством австро-венгерской администрации императора Франца-Иосифа I, управлявшего чехами целых 68 лет, а потому успевшего выдрессировать славян, приучив их рано вставать и честно трудиться на промышленных предприятиях империи, коими государь напичкал Чешское королевство, словно мясник кровяную колбасу — салом. Это свойство чешского национального характера потом сумел с успехом использовать ещё один австриец, Адольф Гитлер, который заставил богемцев исправно снабжать Третий рейх огромным количеством промышленной продукции. В перерывах между правлением иноземных тиранов чехи потихоньку строили свою маленькую, но крепкую демократию и, как умели, поднимали своё благосостояние. Не всё, правда, и не у всех получалось так, чтобы регулярно располагать кругленькой суммой на блюдечке с голубой каёмочкой, — ну да ведь надо же уметь терпеть, надеяться и верить.

Но потом, мол, пришли треклятые коммунисты и, как поручик Ржевский в анекдоте, всё испортили. Идиллия капиталистического социально-трудового равновесия развеялась, как дым; началось тотальное разложение трудовой морали и нравственности. Соль земли — предприниматели, средний класс, интеллигенция прежнего закала — была выпарена «коммуняками» в раскалённом докрасна котле марксизма-ленинизма. Слава Богу, что выпарена скорее в переносном, нежели прямом смысле этого слова. На смену этим капиталистическим работягам-бурлакам, тащившим на своих плечах баржу чешского народного хозяйства, пришли новые хозяева жизни. Они сообщили пролетариату, что это он есть начало всех начал, альфа и омега, источник и производитель всех благ и ценностей. Пролетариат был не против такого расклада. Но при этом, мол, потерял ориентацию: если он в стране самый главный, то почему он должен в семь потов отдуваться за всех у станка и в забое? Тут ещё подоспели с советами восточные братья-славяне, растянувшие гармонь-трёхрядку в аккомпанемент излюбленному народному рефрену: «А пусть работает железная пила, Не для работы меня мама родила…» Короче говоря, тупиковый тезис коммунистов поставил отработанную веками чешскую социально-экономическую пирамиду с ног на голову; момент обрушения конструкции был лишь вопросом времени.

«Шланги гофрированные»

Во времена так называемой «нормализации» (70-80-е годы прошлого столетия), действительно, нельзя было сказать, чтобы работники государственных предприятий и фирм (а иные тогда практически в Чехословакии и не существовали) сильно переутруждались; значительную часть рабочего времени они ухитрялись посвящать разнообразным «походам по личным делам» (часто выстаивая длинные очереди в магазинах), а также употреблению алкоголя, мирному сну или же иным видам деятельности, которую советские люди у себя метко окрестили «шлангованием». А перед окончанием смены ловкие чехословаки ещё и ухитрялись что-нибудь стянуть под шумок. Поговаривают, что представители многих профессий вообще больше крали, чем работали; труд только имитировался. Мясники меняли у соответствующих чиновников дефицитный венгерский салями на вкладыши в загранпаспорта, позволявшие получить вместо крон валюту и выехать за рубеж (скажем, в вожделенную тогда Югославию), а каменщики из краденых стройматериалов без малейших угрызений совести возводили собственные дома (за казённый счёт в Чехословакии, таким образом, выросли десятки тысяч семейных одноквартирных домов и вилл). Картина для нас с вами, читатель средних лет, более чем знакомая. Однако, положа руку на сердце, можно прямо сказать: достойные примерного наказания навыки времён чехословацкой «нормализации» вовсю практикуются в Чехии и нынче, более, чем 22 года спустя после «бархатной» революции 1989-го.

В том числе — и ввиду укоренившихся рабочих навыков со времён «проклятого коммунистического прошлого» страна отличается (по сравнению со среднеевропейскими показателями) по-прежнему весьма низкой эффективностью труда. Такой вывод следует из прошлогоднего «Отчёта о чешской конкурентоспособности», который разработала Американская торгово-коммерческая палата. По её данным, работники чешских предприятий проводят на работе больше времени, нежели коллеги в среднем по Европе, но с гораздо меньшим результатом. Чешская почасовая продуктивность не соответствует и двум третям среднеевропейского уровня; проблемой также является низкая образованность. Американцы обнаружили, что в Чехии — на 53 процента людей с высшим образованием меньше, нежели составляет средняя европейская величина.

Отлынивать от работы сейчас в Чехии — столь же популярное занятие, как и при «большевиках». Как только этим «богоугодным ремеслом» займётся один индивидуум, к нему немедленно присоединяются другие, что наглядно демонстрирует случай, произошедший прошлым летом. 36 остравских патрульно-постовых полицейских, вместо того, чтобы исправно топтать улицы, наводя страх на «алкоголиков, тунеядцев и хулиганов», регулярно похрапывали на сиденьях служебных автомобилей, припаркованных в отдалённых кварталах города.

«В трудовых отношениях, царящих в больших государственных и муниципальных организациях, после падения прежнего режима изменилось немногое. Там правит бал строгая иерархия, а начальство не способно наладить нормальный контакт с подчинёнными,» говорит Павел Беньо, педагог Высшей школы имени Яна Амоса Коменского в Праге, борец против патологических явлений на рабочих местах и автор книги «Мой шеф, мой враг?». Кстати, устойчивое стремление избежать «работы на работе» он считает общим явлением, свойственным самым разным по социально-политическому устройству обществам, «биологической предрасположенностью более слабого вредить более сильному, то есть, начальнику». Как бы то ни было, трудовые навыки времён «нормализации» после падения прежнего режима, несомненно, стали огромным бременем для новой системы. Опыт, накопленный при систематическом разворовывании имущества, находившегося в социалистической собственности, пришёлся кстати и во время дикой приватизации предприятий. Официанты, которых владелец трактира хорошенько не контролировал, легко могли своего кормильца-поильца довести до банкротства путём затаивания выручки и раскрадывания товара. А ремесленники пытались красть и в частных фирмах, а также нагло требовали оплаты за фиктивно проведённую работу.

Наш маленький зверинец

Вот как вспоминает о социалистических трудовых буднях бывший работник зоосада в Остраве: «Душный августовский полдень 1986 года; смена отдыхает. В отделении транспортировки «тявкнул щенок» — таково конспиративное название операции по тайному «раздавливанию» бочонка свежего пивка. Шеф бригады грузчиков, чувствуя необходимость «закрепить достигнутые результаты», посылает «салагу» за четырьмя бутылками крепкой абрикосовицы. В магазин было принято ходить через дыру в заборе, чтобы миновать проходную, где все перемещения отмечались с помощью специальных карточек. Рабочий день в зоосаду выдался обычным. Утром для виду изобразили бурную деятельность: на небольшом грузовичке «Авиа» съездили на оптовый склад предприятия «Фрукты и овощи». С мешком морковки и цветной капусты в кузов погрузили и ящик бананов для обезьян. Однако самая крупная гроздь экзотических фруктов осела в сумке водителя; ещё четыре банана получил грузчик. Остальное растащили девчата из пищеблока, а когда трактор повёз корм в обезьяний павильон, в кузове лежали два последних банана… Такая практика была обычной. Например, свояк мне рассказывал, как работники коровника из сельхозкооператива «Борщице» близ деревни Бухаловице таскали домой финики — корм для скота, который поставлялся дружественными южными режимами. Возвращаясь к нашему маленькому зверинцу: привозимые с бойни в Чешском Тешине наиболее ценные части коровьих туш отправлялись не в павильоны хищников, а в холодильники работников. Ещё была популярна «охота на павлинов»: трактор, разогнавшись до максимальной скорости, безошибочно сбивал двух-трёх нерасторопных птиц. А когда наставал грибной сезон, большая часть работников собирала подберёзовики-подосиновики в закрытом ареале зоосада. Полуденный отдых превращался в поедание гуляша из павлинов с грибами, обильно запиваемого пивом и абрикосовицей. Не работа, а малина!..»

Исключение из правила

Критики социалистических порядков изумляются: с таким трудовым настроем прежний режим, тем не менее, всё же ухитрялся функционировать. Ведь как ни крути, но чехословацкий «коммунизм» вплоть до своего падения так и не скатился до уровня кубинской или румынской деградации с их зияющими пустотой магазинами, парализованным транспортом, недостатком производственного сырья, вставшими колом заводами и фабриками… Свидетели тех времён вспоминают странное чувство, обуревавшее их в период конца «коммунистической» эры: каждое утро искренне удивляло то, что на остановку каким-то волшебным образом прикатил автобус, что в киоске можно купить дешёвые сигареты типа «Старт» или «Марс», а в магазине — рогалики или плавленые сырки…

«Часть народа вынуждена была и в те годы трудиться не покладая рук. Например, мы, шахтёры, вкалывали, как проклятые, поскольку на работе не могли ни спать, ни красть. Мы и в 1989-м били рекорд за рекордом, все до одного были ударниками,» утверждает Мирек Худей, сегодня — частный предприниматель-электрик, который накануне «бархатной» революции исправно кидал уголёк в забое. Режим опирался и на труд рабочих иных тяжёлых и вредных производств, например, металлургических и коксохимических заводов. Шахтёры получали большие зарплаты, каждая тонна сверх плана была мотивирована премией, а перед сменой можно было выпить максимум два-три бокала пива, чтобы не сорвать работу бригады. При этом речь шла не только о шахтах угольных: например, коллеги Героя Социалистического Труда Йозефа Голазы самоотверженно трудились на пршибрамских урановых рудниках.

Никого не могли обмануть-обсчитать, не имели возможности отлынивать от исполнения обязанностей и водители поездов метро или же машинисты железнодорожных электровозов. Зато, например, в здравоохранении, наряду с выдающимися специалистами, на посты главврачей лезли и совершенно никудышные лекари, которым для руководящей должности и социалистического комфорта достаточно было иметь партбилет и какую-нибудь «общественную функцию». Условием принадлежности к красной элите или «номенклатуре» было не только членство в КПЧ, но и общий кадровый профиль. «Номенклатурный устав» определял, какие именно позиции должны быть заполнены проверенными партийцами: к числу «избранных» относились не только директора школ, больниц, научных учреждений или завотделами в газетах, но и председатели районных обществ садоводов-любителей… Но, пока шефы с красными книжицами в нагрудных карманах просиживали штаны на совещаниях, на нижних этажах государственных институций парадоксально расцветала будущая «капиталистическая номенклатура». Достаточно упомянуть об инкубаторе политиков новой волны в институтах прогнозирования (тут работали будущий премьер-министр и президент Вацлав Клаус, будущий глава правительства Милош Земан, будущий министр Владимир Длоугий) и экономики Чехословацкой академии наук (сегодняшний канцлер президента Клауса Йиржи Вайгл, экс-министр Томаш Йежек). Эти «товарищи» даром времени не теряли, постигая премудрости буржуазной политэкономии и терпеливо выжидая, когда придёт их час.

Халатность приравняв к штыку

Впрочем, немалая часть чехословацких интеллектуалов до ноября 1989 года так высоко не залетала, повадившись отсиживаться на «халявных» местах вахтёров, истопников, операторов театральных кулис или геологических буровых скважин. Это были должности, где особенно потеть не приходилось, но зато данные граждане имели массу времени не только для мирного сна, но и для постоянного расшатывания устоев режима путём написания и размножения самиздатовских текстов, а также занятий иной оппозиционной деятельностью. Поэт Иван Верниш до сей поры с нежностью вспоминает о месте ночного сторожа в пражской «Лорете» — костёле Рождества Господня; ту же почётную должность занимал и теоретик литературы Владимир Карфик. А в котельной работали позже ставшие министрами и депутатами парламента Йиржи Динстбир, Ян Румл, Владимир Млынарж, Йиржи Пейн, а также католический епископ Вацлав Малый. Эти весьма образованные граждане не руководствовались популярным плебейским лозунгом той поры «Кто не крадёт, тот ворует у семьи», но пытались подрывать основы чуждого им политического строя с помощью трудовой деятельности в стиле «не бей лежачего» и молчаливого одобрения разбродов и шатаний, всё больше овладевавших обществом. Скажем, отпетые диссиденты, окопавшиеся в остравском Театре кукол образца 1987 года, сквозь пальцы смотрели на безобразия, сплошь и рядом творившиеся вокруг. Например, на то, как мастер сценической техники (одновременно руководивший театральной партячейкой) появлялся на работе лишь изредка, большую часть времени проводя в костёле святого Вацлава, где подрядился священнику эффектно осветить алтарь с использованием ламп, кабелей и рефлекторов из театрального реквизита…

Да что там мелкие прегрешения рядовых парторгов — уже крали или пропивали казённое имущество представители опоры режима: функционеры КПЧ, армейские офицеры и даже (страшно подумать) работники госбезопасности! Словацкий политик и бывший диссидент Ян Будай нашёл в архивах интересное свидетельство: рядовые сотрудники «тайной полиции» расхищали деньги, выделенные для вознаграждений агентам. Вместо угощения, проводимого в отчетах по графе «расходы во время рабочих встреч», средства шли на финансирование возлияний и оргий с участием дамского общества. В состоянии алкогольного опьянения чехословацкие «джеймсы бонды» участвовали в служебных совещаниях, на которых не могли прочитать собственные рефераты, а то и попросту засыпали.

«Сарделькин блюз»

На карикатуре в «Дикобразе» образца февраля 1980 года — заказчик в мясной лавке: «Дайте мне два кило мяса на отбивные и кило телячьей печени!» Сатира заключается в том, из чего именно покупатель исходил, что соответствующие товары вообще имеются в продаже: изобретательный клиент прикрепил к палке зеркало заднего вида и засунул его под магазинный прилавок…

«В реальности дело обстояло ещё хуже, — утверждает мясник из города Опава, в 1989 году бывший завмагом и согласившийся выдать тогдашние секреты лишь в обмен на обещание анонимности, поскольку многие действующие лица его рассказа до сих пор живут и здравствуют. — Однажды я был свидетелем кражи целого рефрижератора с мясом, которое потом продавалось из-под полы… Что же касается наиболее ценных видов мяса, с их помощью осуществлялись бесконечные бартерные коммерческие сделки. Я тогда говаривал, что любую проблему коренным образом «сарделькизирую»… Допустим, главврач в больнице нуждался в хорошем велосипеде, однако найти в открытой продаже можно было только никчемушные советские «бициклы» фирмы «Украина». Ну, пришлось порадовать свиной грудинкой заведующую веломагазина… До 1989 года чехословацкие хозяюшки готовы были с руками оторвать свиные потроха. Когда в Опаве на бойне забили 60 хрюшек, то при потрошении из туш извлекли 120 килограммов печени. Однако каждый работник бойни имел кучу знакомых трактирщиков и мясников, поэтому непосредственно на прилавок ни одного кусочка свиной печёнки не попало… Кило этого эксклюзивного поросячьего продукта стоило тогда головокружительных денег — 60 крон при средней ежемесячной зарплате «грязными» 3000 крон в 1989 году… Наверное, не стоило бы этого говорить, но я себе за свиную печёнку покупал даже девичьи утехи. Обыкновенно для этого было достаточно полкило деликатеса…»

Поэма о „развитом социализме“

Но не всё было так уж просто и примитивно в бывшей ЧССР-ЧСФР, как сегодня пытаются доказать праволиберальные критики социализма. Как ни крути, но в относительном „гуляшно-колбасном“ благополучии Чехословакии пребывали 15 миллионов человек, многие из которых по уровню образования, квалификации и внутренней организации, несомненно, относились к лучшему кадровому материалу, которым когда-либо обладал социалистический лагерь. Поэтому не случайно немалая часть граждан Чехии сегодня ностальгирует по временам гораздо большей социальной уверенности в завтрашнем дне и безопасности. „Да, — говорят они, — режим, существовавший в ЧССР, был порой совершенно недемократическим, иногда – демократическим лишь ограниченно. Но, с другой стороны, он заботился о благе большинства общества. Да, наше поколение работало с энтузиазмом, а нас теперь за это многие осуждают, мол, нами коммунисты манипулировали. Но ведь мы видели, как росли новые плотины, заводы, университетские общежития, расширялся общественный транспорт! Был недостаток многих товаров, но люди имели работу, жильё, не боялись ночью выходить из дома…“

А как насчёт социалистического равенства? Для его адептов всё ясно: достаток тогда у всех был одинаковым, никто никому не завидовал, все получали на фабрике 3000 крон „грязными“. Эта цифра, однако, не принимает во внимание сферу „серой экономики“. Кто мог делать гешефты с мясом, овощами или стройматериалами, зарабатывал на стороне гораздо больше. Вместо рынка работала сеть знакомств и внеденежного обмена. Прага была раем „валютчиков“ (по-чешски — „векслаков“). То, что в 80-х годах рабочий у станка на заводе ЧКД зарабатывал за месяц, „векслак“ имел за полчаса, „огребая“ в месяц от 80 до 150 тысяч крон.

Следующий довод „симпатизантов“ социализма: не было безработицы. Это действительно факт: каждый должен был иметь работу, иначе превращался в тунеядца и мог за это даже сесть в тюрьму. Однако обязанность быть трудоустроенным не говорит о том, что каждый действительно работал или имел хорошую зарплату. В результате исполнения закона об обязательном труде возникало искусственное „перетрудоустройство“, которое деклассировало производительность труда на минимум. Это вело к потере конкурентоспособности, которая в конце 80-х годов реально приблизила крах экономики. Например, в известном пражском профсоюзном отеле Pyramida было 227 работников; реально же, по словам его директора, вполне бы хватило и 80.

Тем не менее, более 25% чехов по-прежнему ностальгируют по „проклятой коммунистической диктатуре“. Более того, представление о том, что в ноябре 1989 года против коммунизма поднялось большинство народа, является скорее желаемым, чем действительным. В реальности же в обществе было тогда 20% сторонников коммунизма и 20% антикоммунистов. 15% ни к кому не присоединялись, а остальные колебались из стороны в сторону по обстоятельствам, говорит социолог Ян Гартл. Он подчёркивает: „Чехи – пессимисты. Спросите у них, как дела, и они ответят, что хуже некуда. Недовольны они и сейчас…“

Ни шатко, ни валко

Хотя чехословацкий режим в 80-х годах явно стагнировал, но до самого конца смог соблюсти строгую бюджетную дисциплину. Все остальные восточноевропейские страны или прошли через полосу пустых магазинов, или имели проблемы с оплатой заграничных обязательств, или столкнулись с гиперинфляцией. Некоторым же „счастливчикам“ пришлось испытать все эти „прелести развитого социализма“ одновременно. А вот чехословацкий реальный социализм был уникален: до конца дней своих смог удержать относительное макроэкономическое равновесие. Благодаря постоянным усилиям, направленным на проведение чрезвычайно осторожной фискально-валютной политики, ЧССР от этих, казалось, неминуемых ударов народнохозяйственной Немезиды увернулась. Коммунистические хозяйственники, говорят, были никудышными экономистами, но, благодаря „красному монетаризму“, не залезли в мегадолги.

В результате страна после горячего 1968 года жила по неписаным законам социального контракта: послушность населения и его политическая апатия „покупались“ за счёт обеспечения основных жизненных потребностей. Конечно, это не спасало от обычных проблем социализма; большинство общества, исключая очень узкую прослойку номенклатуры, было ввергнуто в пучину уравниловки. Несмотря на хронический недостаток банальных вещей типа туалетной бумаги или зубной пасты, а также постоянный дефицит свободы, жизнь в ЧССР, в целом тускло-однообразная, была вполне предсказуемой, безопасной и – в соотношении с трудовыми усилиями – почти комфортной. Скажем, если чехословак в 80-х годах покупал 4-комнатную квартиру в столице, то стоило ему это удовольствие 30000 крон, что было равно примерно 10 месячным средним зарплатам того времени. А сегодня, добавляют критики современного чешского капитализма, для этого нужно от 65 до 87 таких зарплат. Вот, мол, и решайте, при каком „прижиме“ чехам жилось и работалось лучше, веселее да вольготнее. Впрочем, тут нет ничего удивительного: трудиться по-социалистически и получать капиталистическую зарплату согласились бы не только сыны и дочери Богемии.