Интимные письма „чешского Байрона“ прочитали и напечатали лишь спустя более 100 лет после его трагической смерти

„Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт…“ Эти слова из песни Владимира Высоцкого как нельзя более подходят к характеристике жизни, судьбы и творчества Карела Гинека Махи, пожалуй, самого яркого богемского литератора, блеснувшего, как внезапно пикирующая с неба звезда, среди тьмы самого начала чешского национального Возрождения. При этом богемский менталитет таков, что местному поэту-гению не обязательно было ради прочного вхождения в бессмертие, подобно Пушкину или Лермонтову, стреляться на дуэли. Государь-император запретил поединки – значит, и нечего понапрасну порох изводить. Чему-чему, а уж порядку Австро-Венгрия Чехию научила… Но есть ведь и другие варианты раннего ухода из жизни. Вот лорд Байрон умер от лихорадки – а известен никак не меньше Пушкина…

Конечно же, смерть выбирают лишь самоубийцы. Чешский поэтический гений Маха им не был. Он хотел жить, творить, любить, пройти пешком всю Европу, лазать по горам и обследовать таинственные подземелья старинных замков. И кто знает, как бы потомки воспринимали его литературное наследие, доживи он до благородных седин. Но судьба распорядилась иначе. Именно трагически ранняя, полная неясностей и недомолвок кончина его (175-летие которой будет отмечаться в этом году) в самом начале творческого пути, собственно, и сделала Маху идолом чешской интеллигенции и символом местного языкового суверенитета. Поэт и прозаик, представитель чешского романтизма и основоположник местной современной поэзии, он прославился как необычной жизнью своей, так и «прорывными» по тем временам (хотя и немногочисленными) произведениями, среди которых доминирует лирико-эпическая поэма «Май» (1836), одна из наиболее часто издаваемых в Чехии книг.

Маха — поэт особый. Он не призывал сбросить оковы проклятого немецкого колониализма, как Карел Гавличек-Боровский, или покончить с капиталистической эксплуатацией, как Петр Безруч; не подделывал средневековые рукописи, как Вацлав Ганка, и не получал за поэтические труды Нобелевскую премию, как Ярослав Сейферт. Но, тем не менее, он занял в чешской литературе место, которое позволяет считать его первым среди равных. „Каждый человек любил бы другого, если бы понимал его и мог заглянуть ему в душу..,“ таким было его творческое и человеческое кредо.

„Вышли мы все из народа…“

Маха – олицетворение плебейско-демократического характера чешского общества. В то время, как его поэтические кумиры сплошь и рядом были либо голубой дворянской (английский лорд Байрон или польский помещик Мицкевич), либо, по крайней мере багряной бюргерско-зажиточной крови (тот же британец Шекспир, шотландец Скотт или немец Гёте), в жилах неродовитого чешского литератора струилась жидкость совершенно обыкновенная. Он происходил из городских низов. Отец, Антонин Маха (1769-1843) был сначала подмастерьем мельника, потом — солдатом, а после «демобилизации» — хозяином крупяной лавочки. То есть, крайне мелким буржуа. Зато мать будущего «солнца чешской поэзии», Мария Анна Кирхнерова (1781-1840) происходила из рода довольно известных чешских музыкантов. В их семье в пятницу 16 ноября 1810 года и родился сын Игнац (это имя мальчик носил, прежде чем богемизировался, превратившись в Карела Гинека).

Событие это произошло в пятницу, 16 ноября 1810 года в Праге, по адресу: Уезд, дом № 400/3 (именуемый ещё «У Белого орла»); в конце 19-го века дом был снесён, а сегодня на его месте стоит дом новый (Újezd, № 401), на котором помещена памятная доска, обращающая внимание прохожих на то, что именно здесь и пришёл на свет «чешский Пушкин» (или «чешский Байрон», это уж кому как нравится). Младенца крестили в расположенном неподалёку костёле Девы Марии Всепобеждающей.
Из-за финансового кризиса семья на престижном Уезде задержалась ненадолго. Несколько раз Махи переезжали с места на место, чтобы в конце концов, когда Махе стукнуло уже 16, осесть на Скотном рынке (сегодняшняя Карлова площадь), в доме «У Грбков» (напротив костёла святого Игнаца). Здесь Маха жил с родителями и младшим братом Михалом до конца своей учёбы в университете и ставшего для него роковым переезда в северочешский город Литомнержице в сентябре 1836-го; здесь же возникла преимущественная часть его литературных произведений.

Воздух знаний

Родителям Махи, людям небогатым и незнатным, естественно, хотелось вывести сыновей в приличные люди. Поэтому они инвестировали в их образование всё, что могли. Игнац-Карел Гинек начал путь в учение с церковной школы при костёле святого Петра на Поржичи, где заправляли монахи из ордена крестоносцев. Потом перешёл в школу монахов-пиаристов. В 1824-30 годах пришёл черёд пиаристической гимназии в районе сегодняшних Пршикопов. С осени 1830-го юноша посещал философский факультет пражского университета, а в 1832-36 годах изучал в этом же вузе право. Маха блестяще владел как чешским, так и немецким языками, а потом ещё дополнил лингвистические знания латынью; под влиянием польских событий (революции 1830 года) и чтения тамошних авторов (прежде всего — Мицкевича) он начал изучать и польский. В 1831-32 годах молодой человек посещал лекции знаменитого чешского филолога, писателя и переводчика Йозефа Юнгманна, который призывал учеников заниматься литературной деятельностью и охотно оценивал их работы. Подобно тому, как «старик Державин» юного Александра Пушкина «заметил и, в гроб сходя, благословил», и легендарный Юнгманн отечески похвалил Маху за его стихотворение «Святой Иван». Юноша производил первые поэтические опыты на немецком языке (Versuche des Ignac Macha, Hoffnung). Но в 1830 году национальная гордость в нём взыграла, словно молодое вино в новом сосуде, — и он окончательно склонился к языку чешскому, посвятив ему всё дальнейшее творчество. В декабре 1831 года в журнале «Вечерний променад» вышел первый текст Махи, уже упомянутый «Святой Иван». В январе 1832-го в этом же периодическом издании было напечатано стихотворение «Абеляр — Элоизе», под которым впервые без обиняков стояла подпись: Карел Гинек Маха. И пошло-поехало: современная чешская литература, находившаяся к тому времени ещё в пелёнках, обретала под пером Махи свои первые реальные черты. По сути, он за годы своего студенчества написал то, что иные литераторы создают в течение всей творческой жизни, доживая до стандартных 65-70 и более лет. Но так получилось, что большая часть произведений была издана посмертно.

Полную версию статьи можно прочесть в журнале ЧЕХИЯ-панорама №30(1)-2011